Глава 2

Наемник

По сути, эта война была бессмысленной, да и разве может иметь смысл любое из кровопролитий, начатое из-за каких-либо благ. Война – это в большинстве случаев банальная жажда наживы и добычи, добычи, которая оплачена человеческими жизнями. Однако эта война не просто повлекла за собой немалые потери, а к тому же ни одна из сторон почти ничего не добилась.

Война происходила в Серпане. Дело было в том, что это когда-то великое южное государство сейчас находилось в незавидном положении, разделившись на пять Великих Герцогств, которые постоянно воевали между собой, и которые только каким-то чудом не прибрали к рукам соседние страны.

Раскол Серпана произошел около ста двадцати лет назад. Император, который тогда правил страной, не смог принять решения, кому из своих пяти сыновей отдать право владения Серпаном, поэтому разделил ее на пять герцогств, ставших позже именоваться Великими.

Странно, но правителю даже в голову не пришло, к чему может привести такой передел империи. Впрочем, в хрониках упоминалось, что император был очень мягким и податливым человеком, к тому же почти ничего не смыслящим в политике (как ему вообще удавалось управлять страной на протяжении аж двадцати восьми лет!), поэтому после тщательной обработки своими сыновьями, он согласился разделить империю между ними.

Разумеется, эти хроники были составлены не придворными летописцами Светлоликого, как именовали тогдашнего правителя, а какими-то неизвестными историками и изыскателями. Но большинство людей, в том числе и жители самого Серпана, больше доверяли им, чем придворным льстецам.

Так что эта была просто-напросто одна из междоусобиц, которые сотрясали Серпан на протяжении последних восьмидесяти лет. Случилась она между герцогствами Растан и Эбезин. Закончилась же с убийством герцога Растанского. Эта новость никого особенно не потрясла, так как за последние десять лет в Герконе, одном из пяти герцогств успело смениться четыре правителя.

Да, война – это всегда хаос и разрушение, но, тем не менее, она всегда давала хлеб наемникам. Работа наемника не из самых легких и безопасных, но плата за нее полностью оправдывала риск. Да к тому же это хороший повод для того, чтобы проверить насколько ты удачлив и поискать приключений. Именно поэтому участь наемника так привлекала молодых и горячих людей, которым наскучила спокойная и размеренная жизнь.

Одним из таких и был Эвелир.

Сейчас Эвелир возвращался домой, в горную деревню, расположенную на одном из плато Южного Хребта, в которой вырос, провел детство и часть юности.

В кошеле на поясе позвякивали монеты – плата за услуги, которые, надо сказать, сыграли не последнюю роль в окончании междоусобицы.

Да, не зря говорят, что из горцев получаются самые лучшие, почти что непобедимые воины, ведь в горах выжить довольно трудно. Обитатель гор хорошо чувствует себя как на равнине, так и на высоких кручах. А суровый климат с самого детства закаляет будущего бойца.

Говорят, что горцы сравнимы по своим боевым навыкам разве только что с берсеркерами, полулюдьми-полуволками жителями Края Вечных Ночей, находящегося намного севернее.

Много слухов ходило о берсеркерах, но если верить каждому из них, то выходило, что они не люди и даже не полузвери, каковыми они себя считали, а духи вольных стихий, воплощенные в человеческом обличии.

По всему свету разошлась легенда, что однажды один такой воин вышел против пятитысячной армии, и начал крушить все подряд, пока на поле не осталось ни одного воина – кто-то бежал, но большинство погибло (правда, легенда умалчивала, зачем берсеркеру вообще понадобилось воевать против той армии).

Однако, "по самым достоверным сведениям", было известно, что воины-звери могут одолеть в поединке никак не больше тридцати легковооруженных мечников. Дальше их запас ярости, благодаря которому они становятся неуязвимыми, иссякает.

Лично Эвелира это не впечатляло. За свою довольно короткую (четыре года), но изобилующую разными событиями, карьеру наемник успел повидать многое. Однажды Эвелиру самому приходилось драться против двух десятков воинов, и он вышел из схватки победителем. Правда, победа далась не легкой ценой, после этого он почти три месяца провел в постели…

Были у берсеркеров и преимущества, были и недостатки. Так, например один на один против них устоять было невозможно, но зато после боя они падали замертво, лишенные сил, и даже ребенок мог легко убить их.

Однако это были только слухи, так что можно еще долго рассуждать о неукротимых полуволках, но пока не увидишь их действия в бою своими глазами, сложно склонятmся к чьему-то мнению, пусть даже "самому достоверному"…

Почти половина пути осталась позади, впереди выплывали из тумана верхушки гор, таких родных и знакомых, но и одновременно таких таинственных и непознанных. Ведь проживи ты хоть всю жизнь в горах, не устанешь удивляться их величию и красоте, а всех их секретов тем более не узнаешь.

Было холодно и промозгло. Нудный моросящий дождь не прекращался ни на секунду. Серо-стальное небо то сеяло мелкую крупу, то горстями бросало пыль. Водная пыль, подобно туману, оседала на всем: деревьях, земле, камнях. Вода собиралась в капли и стекала за шиворот одиноко идущему путнику.

Очень плохая погода, особенно для здешних мест, где до конца Месяца Первых Снегов, третьего месяца осени, еще продолжает зеленеть трава. Сейчас же большинство деревьев уже сбросили свои листья, только такие родные дубы, неведомо как попавшие в этот южный край, еще сопротивлялись холоду и дождю, да кое-где зеленели заросли можжевельника…

Дожди в это время – большая редкость для Серпана, особенно затяжные, бывало, с берегов Океана приходили стремительные ливни, которые затем уплывали куда-то в сторону Южного хребта.

Эвелир не помнил, когда последний раз спал. Он был довольно опытным путешественником, и знал, что если в такую погоду остановитmся хотя бы на миг, то потом сил идти дальше просто-напросто не хватит. Потому наемник и гнал себя так, словно его преследовала целая армия восставших от вечного сна мертвецов.

Уже целых три дня, не останавливаясь даже для того, чтобы поесть, он шел вперед, шел и ночью и днем, благо старый тракт, мощенный булыжниками, был тут только один, и потерять его было невозможно.

Но вечно эта гонка продолжаться не может. Нужен отдых, даже не сон, а просто отдых. Нужно где-то прилечь, иначе недалеко было и до того, чтобы упасть посреди дороги. Сперва наемник боролся с этой мыслью, но потом решил, что все-таки отдохнуть действительно стоит.

Эвелир боялся, что потеряет тракт, поэтому далеко отходить не стал, устроился на обочине дороги. Снял с себя всю одежду, достал из своего походного мешка одеяло и, завернувшись в него, лег прямо на землю, под можжевеловым кустом.

Наконец-то стало теплее, вода перестала стекать за шиворот. И Эвелир, изможденный трехдневным переходом сразу же заснул

* * *

Обычно, после очередной войны Эвелиру снились сны не самого приятного содержания. Все-таки убивать людей, и самому быть в вечном ожидании, что тебя убьют, это не легкое занятие. Да конечно, размахивать мечом на поле боя может любой дурак, но выживет ли он после первого боя?

После своего первого боя, Эвелир видел во сне тех, кого убил – они приходили к нему, стонали, тянули руки, просили помощи. После таких кошмаров наемник просыпался в холодном поту, и потом не мог заснуть всю ночь. Но вскоре сны стали не такими яркими и отчетливыми, а страх перед покойниками почти полностью исчез. В конце концов, убитые Эвелиром были далеко не праведниками и сами убивали людей, и им тоже платили за это…

Засыпая сейчас, Эвелир даже не мог предположить, что у него остались силы на сновидения, однако в эту ночь (или день?), они были особенно отчетливыми. И, разумеется, как всегда и бывает, особенно мрачными.

Впрочем, сначала все снящееся было таким же правдоподобным, как и происходившее, и ничего страшного во сне не было…

Наступало утро. Позади занималась заря. Она светила тускло, словно не предвещая начало нового дня, а наоборот завершая его. По земле низко стелился редкий туман, словно пытаясь проскочить незамеченным мимо двух армий, что разместились на разных концах одного поля.

Впереди возвышался вал в четыре локтя, наспех насыпанный перед сражением. Воины сидели, прислонившись спинами к холодной земляной поверхности. В воздухе весело явное напряжение, такое осязаемое, что воздух, казалось, стал липким и тягучем, таким же, как и ожидание. Никто не произносил ни звука.

Время, когда велись разговоры, осталось далеко позади, а время боевых криков еще не наступило. Было страшно, пугал не сам бой, а его ожидание – томительное и, кажется, нескончаемое. Когда вступаешь в сражение, то страх сам собой отступает, заменяясь чем-то совершенно иным.

Скоро дадут команду к наступлению, но пока еще есть время. Есть несколько драгоценных мгновений, когда можно чего-то опасаться – в бою такой возможности уже не будет. Там все решает действие, а не мысль. Еще можно, может быть, в последний раз переглянуться с другом, уловив его ободряющую улыбку. Еще можно сосредоточиться на чем-то обыденном вроде заточки ножа. Но потом…

Эвелир последний раз проверил свое снаряжение, все ли закреплено, как надо, все ли оружие на месте. Рука его легла на эфес Меча. Это был не просто меч, один из тех, что носят обычные пехотинцы, а именно Меч, с большой буквы. Не бездушная железяка, которой хорошо кромсать врагов, не оружие, а верный помощник и защитник.

У Меча было имя – Пламя Битвы. Свое имя он полностью оправдывал, в бою с ним действительно было жарко, причем не его хозяину, а врагам, что пытались противостоять ему.

Этот клинок достался Эвелиру в первой его настоящей схватке, когда ему было всего лишь семнадцать. Меч был с наемником уже шесть лет, два года после поединка, когда он занимался обычными делами, и четыре года, когда воинское ремесло уже стало его профессией.

По клинку, извиваясь и сливаясь в причудливый узор, бежали руны. Это было имя меча, написанное на древнем языке, которым пользовались только маги.

Руны были нанесены одним чародеем, которого спас Эвелир. Он нашел его совсем обессилевшего, лежащего на земле в окружении еще трех людей, но уже мертвых (как выяснилось, они тоже были магами). Для Эвелира так и осталось загадкой, что там они не поделили между собой, но с тех пор Пламя Битвы стал еще и сильным магическим оружием, совсем не изнашивался и не требовал починки.

Прохладная тяжелая рукоять успокаивала намного надежнее всяких слов. Вскоре страх ушел, уступив место холодной решительности, такой же холодной, как и сталь кольчуги, покрывающий тело, словно вторая кожа.

Сколько вражеских воинов выйдет сегодня на поле сражения, и скольких из них унесет во владения смерти чей-то метко нанесенный удар?..

Эвелир вспомнил, как отец учил его сражаться, обращаться с мечом, луком, пращей и копьем. Учил хитрым приемам, которые не раз спасали Эвелиру жизнь. Отец был воином, который сейчас находился в отставке. После одного особенно тяжелого ранения он так и не смог полностью восстановиться и оправиться, и сейчас, стоило ему пробежать хотя бы сто саженей, долго не мог отдышаться.

Видно судьба тогда решила посмеяться над старым воином – он получил это ранение не в бою или дальнем путешествии, а в родных горах, сорвавшись с утеса. Эвелир помнил, тогда ему было тринадцать, отца принесли домой, а изо рта тонкой струйкой стекала кровь. Эвелир тогда не испугался, он был уверен, что отец будет жить. Так и произошло…

Раздался звук рожка, что призывал воинов выстроиться для атаки. Где-то в отдалении раздался точно такой же звук, только на тон ниже. Воины начали перебираться через вал и строится там ровными шеренгами.

Эвелир последний раз глазами прошелся по толпе воинов, отыскивая глазами друзей, те тоже искали друг друга. Сзади кто-то хлопнул по плечу. Эвелир оглянулся. Там стоял его старый друг Кайдар, он улыбнулся, Эвелир подмигнул в ответ.

Слова были не нужны.

Командир войска, он же и герцог Эбезинский, был хорошим стратегом и полководцем. Он не полагался во всем на грубую силу, как многие другие военачальники Серпана, а предпочитал действовать обдуманно и всегда, если на то было время, планировал каждое сражение.

Вот и сейчас он разработал стратегию, которая была простой по своему исполнению, но довольно действенной. Заключалась она не в особой тактики ведения боя, а в необычном построении войска.

Было достоверно известно, что у герцога Растанского нет конников, а даже если и есть, то их настолько мало, что какой-либо роли в сражении они не сыграли. И потому пехотинцы в рядах герцога Эбезинского шли первыми, а за ними уже кавалерия, чтобы, когда одна пехота сшибется с другой, можно было бы без труда проникнуть во вражеский стан и посеять еще большую панику в их рядах.

Но это было еще не все. Кроме того, кавалеристы выполняли функцию стрелков. Они были вооружены дальнобойными луками и арбалетами. Чтобы когда пехотинцы внесут окончательный разгром во вражескую армию, легко перестрелять воинов, потерявших строй…

Войска медленно текли по земле, словно железная лавина. Копья и мечи разрывали остатки тумана, который так и не успел растаять. Солнце на востоке ярко разгорелось, и в его свете надвигающееся войско герцогства Растан выглядело особенно грозно и торжественно. Доспехи отражали блики солнца (восточный горизонт уже прояснился), и казалось, что не войско вовсе это идет, а огромная капля ртути катится по траве, готовая смести все, вставшее на пути.

Но хоть это и выглядело красиво и устрашающе, солнце светило воинам в глаза, и позиция их была намного хуже, чем у воинов Эбезина.

Все-таки в войске противника было несколько конников, но их роль в сражении была чисто символической – они несли штандарт, на котором было изображена желтая лилия и полуторный меч на синем фоне.

У войска герцога Эбезинского тоже было свое знамя – на желтом фоне щит с изображением зеленой змеи, кусающей себя за хвост.

На груди и рукавах у каждого из ратников была нашита та же эмблема, что и на стяге. По ней во время боя, когда начнется уже настоящее кровавое месиво, можно понять, кто враг, а кто свой…

Всего на стороне герцогства Эбезин сражались пять тысяч пехотинцев и четыре сотни конников, герцогство Растан выставило семь тысячь пехотинцев. Лучников, если не считать кавалерию, ни у кого не было.

Это сражение было решающим, и на него каждая из сторон вывела почти все свои силы, оставив лишь гарнизоны в особо важных городах и замках.

До настоящей бойни оставались считанные шаги. И хотя воины двигались довольно быстро, им самим казалось, что они идут медленно, словно перемещаются не на земле, а под водой. Впрочем, так всегда бывает в больших сражениях.

Лучники дали первый залп. Стрелы пронеслись по воздуху саженей сто двадцать и упали сверху на противников. Впрочем, те были готовы и успели среагировать, подняв вверх щиты. Многие стрелы воткнулись в толстое дерево, но те, что попали в цель, убивали сразу. Сомкнув ряды над телами павших, воины Растана тотчас же продолжили движение

Первая попытка не увенчалась особым успехом, но за первым залпом последовал второй, а за ним и третий…

И вот две армии встретились, проникая друг в друга пядь за пядью, и дробя строй противника подобно тому, как растение проникает в скалу, дробя каменный монолит.

Утреннюю тишину разорвал звон металла и крики воинов. Каждая из сторон до самого последнего момента держала строй, но это было очень трудно при таких условиях, и через очень непродолжительное время (которое самим воинам показалось вечностью) на поле царила уже полная неразбериха.

Последовало еще несколько залпов, после чего стрелять было уже не так эффективно – можно попасть и в своих. Конники отложили луки с арбалетами, запрыгнули на коней (стреляли они стоя на земле), достали длинные пики и двинулись в атаку.

Они с разбегу налетали на вражеских пехотинцев, копья иногда находили цель, иногда били мимо. Бывало такое, что их просто вырывало из рук, или они ломались разлетаясь десятками осколков, словно были сделаны не из крепкого дерева, а из хрупкого льда.

Некоторые особо храбрые воины врывались на коне в гущу сражения, орудуя изо всех си полуторным мечом, но такие попытки обычно плохо кончались. Ноги коня быстро перерубали, а на всадника набрасывалось порой сразу по пять пехотинцев. От таких атак пало около пятнадцати пеших воинов и шесть всадников.

Эвелир выхватил меч и пошел вперед, выискивая глазами того, кто должен был стать его первой жертвой. Внезапно его охватила какая-то странная жажда – жажда убивать. Ему хотелось как можно скорее обагрить свой меч в крови врага.

Отовсюду слышались протяжные, наполненные болью и страхом, стоны раненых, которых друзья еще не успели оттащить за спасительный вал, предсмертные крики умирающих и какое-то истерическое ржание покалеченных лошадей.

Если посмотреть на поле сражения сверху, то можно было увидеть, что в том месте, где сшиблись две армии, царил полнейший беспорядок. Все пространство было залито кровью и усеяно трупами. Строй распался, воины сбились в группы по два три человека, прикрывая спины друг другу, кто-то в одиночку сражался сразу против двоих-троих. Эвелир посмотрел вокруг, никого из его друзей рядом не было. Придется действовать одному.

На пути наемника попался пехотинец с эмблемой Растанского герцогства. Эвелир молча рубанул мечом сверху. Воин успел заблокировать его удар, однако, следующий, нацеленный в незащищенное горло оказался последним. Умирающий хотел что-то закричать, но губы его лишь беззвучно открывались, а изо рта побежала кровь. "Совсем как тогда у отца", – отстраненно подумал наемник, а жажда крови стала еще сильнее.

Перешагнув через мертвое тело, Эвелир отправился дальше. Губы его кривила абсолютно неуместная сейчас улыбка. Выглядел он жутко.

Сзади раздались торопливые шаги и легкий звон, Эвелир оглянулся. На него бежал еще один пехотинец. Он был высокий, лет сорока отроду. Произведя несильный удар сверху, враг тот час же чуть отклонился и ударил в незащищенный бок наемника. Много кто применял этот прием по отношению к Эвелиру, да и сам наемник не брезговал им, поэтому он легко разгадал намерения врага.

Парировав обманный удар, Эвелир отклонился и нанес ответный, метя по ногам. Этот маневр ему чуть было не удался, но воин был опытным и успел отпрыгнуть назад. Не давая врагу оправится, наемник нанес тычковый удар в живот, (крови почти что не было) Пехотинец упал. Следом последовал добивающий удар плашмя в голову. На шлеме образовалась вмятина, воин дернулся и затих.

За этими двумя воинами в лучший из миров отправился еще один, имевший неосторожность преградить дорогу Эвелиру. Следующие несколько мгновении прошли относительно спокойно, никто не покушался на жизнь наемника. И тут внезапно в голове у него словно бы раздался голос: "Пригнись!". Эвелир послушно выполнил команду. Он привык доверять своим чувствам – они очень редко обманывали его. Эта была особая воинская интуиция, не будь которой, Эвелир уже давно бы сгинул в самом первом бою. Именно это чувство и отличает настоящего воина от смазки для мечей и копий.

Прямо над головой просвистел наконечник копья. Первая мысль – это свой, просто ошибся, ведь удар нанесен явно с лошади. Эвелир поднял глаза.

Он ошибся. На спине всадника эмблема герцогства Растан. Выходит, у них все-таки есть кавалерия

Эвелир до глубины души был возмущен той подлостью, с которой на него напал этот "воин".

– Эй ты, ублюдок! – проорал он вдогон всаднику.

Светло-коричневый в яблоках конь затормозил и развернулся. Эвелир увидел суровое лицо наездника. Почти сросшиеся брови, глубоко посаженные льдистые глаза, рот, сжатый в одну тонкую нитку. Волос из-под шлема видно не было. Облачен ратник был в плащ синего цвета, на которой с двух сторон была вышита желтая лилия и меч. Под тогой угадывалась кольчуга. На руках – перчатки из толстой дубленой кожи, а ноги закованы в кольчужные сапоги.

– Это ты мне? – спросил всадник очень тихо, но каждое слово его доноси-лось очень отчетливо, перекрывая шум сражения.

– Тебе-тебе, – произнес наемник.

– Мне? – казалось, всадник был удивлен.

– Ты дерешься как трус! – выкрикнул Эвелир. – Только трус способен ударить сзади без предупреждения. Слезай с коня, и будем сражаться на равных!

– А больше ты ничего не хочешь, – воин захохотал.

– Ты трус, – уверенно повторил Эвелир.

– Я мог бы тебя убить сейчас, например вот так, – мимолетным движением кавалерист выхватил откуда-то нож, и метнул его так, что наемник не смог уклониться и при всем своем желании. Клинок пролетел в одной пяди от лица, обдав кожу холодом. Внутри все оборвалось. – Но я не буду этого делать. Я сражусь с тобой, чтобы ты убедился, что я не трус, и никто не смеет так называть меня.

Он спрыгнул на землю, легко, с какой-то кошачьей грацией, которая, казалось, была абсолютно невозможна для этого крепко сложенного человека.

В руке его возник полуторный меч, совершенно такой же, как на штандарте. Глаза зло блеснули.

– Может, ты перед смертью возьмешь свои слова обратно? – всадник изогнул левую бровь.

– А может, ты заткнешься, и будешь сражаться? – Эвелир усмехнулся. Страха перед этим всадником он не испытывал, а врага своего нужно было разозлить перед поединком, чтобы он делал побольше ошибок и был не так внимателен.

– Ну что же, ты сам так хочешь – воин пожал плечами, провокация Эвелира явно не подействовала. Всадник прыгнул вперед.

Первый выпад последовал в грудь, туда, где находилось сердце. Удар был самый что ни на есть простецкий. Противник просто проверял оборону Эвелира, так сказать, пробовал на зуб перед тем, как перейти к основной атаке.

Следующий удар оказался намного искуснее.. Эвелир даже почти не заметил его, но навыки не подвели, нацеленный в голову клинок был неимоверным усилием отбит. Мышцы по всей длине руке пронзило огненными иглами.

"Проклятие, – подумал Эвелир, – силен, очень силен, да к тому же опытен. Как бы не пришлось мне гнить на этом поле до скончания дней. Но ничего, и не таких видали! Нужно просто немного подумать, хотя, если посмотреть, думать-то и времени нет".

Мысли пронеслись в голове Эвелира за одно мгновения, во время которого, он как раз успел отразить еще один удар, на этот раз по рукам. Затем наемник сам перешел в наступление.

Три тычка в торс, один удар в голову, подсекающий – все это всадник отбил довольно легко. И лишь только закрученный особым образом удар в бок чуть было не сразил его. Однако он продолжал сражаться, вновь перейдя в наступление.

Два воина кружили завораживающем и смертоносном танце. Мечи летали с такой скоростью, что разглядеть их было просто невозможно.

Сколько они так сражались? Не так уж долго, но Эвелиру казалось, что они бьются, по крайне мере, полдня. В голове наемника лихорадочно крутились мысли, он пытался найти хоть какой-нибудь способ, чтобы победить, но ответ так и не приходил.

Ратники плавно обтекали сражающихся, чувствуя, что сейчас лучше не вмешиваться. В поединке сошлись настоящие мастера, и ничто не могло отвлечь их от битвы.

Никто не мог взять верх. Но внезапно Эвелир начал отступать, движения его становились не такими резкими. Иногда он просто отбивал удар, вместо того, чтобы отклониться. На лице всадника появился торжествующий оскал, глаза загорелись с новой силой.

Всадник прыгнул вперед, бросив неимоверным движением свое тело так, что меч, зажатый в руках, должен был пронзить Эвелира насквозь. Маневр ему почти удался.

Однако, в том-то и дело, что почти. Эвелир успел отклониться, выставив вперед Пламя Битвы, так, что атакующий сам напоролся на него грудью, не спасла даже кольчуга двойного плетения. В глазах всадника появилось удивление, а затем они очень быстро начали затягиваться белым туманным налетом, после чего остановились, а изумленное выражение так и осталось, словно всадник отказывался поверить в свою смерть. Эвелир резким движением вытащил из тела врага меч, а затем сорвал с его пояса кинжал, честно заработанный боевой трофей (победить такого врага – это не какого-то там юнца положить!). Меч ему был не нужен, а стаскивать что-либо из доспехов просто не было времени.

Победа.

Усталость Эвелира во время боя на самом деле была хитрой уловкой, на которую покупаются даже самые опытные бойцы.

Вот только все-таки интересно, кто этот всадник?

Эвелир отправился дальше, но уже не с такой скоростью, как раньше. Поединок отнял много сил. Внезапно наемника пронзило чувство опасности, он развернулся назад, рубанув мечом. Раздался звук металла о металл. На Эвелира пытался напасть какой-то ратник, лет восемнадцати. "Мальчишка, даже сзади ударить нормально не может", – подумал Эвелир. Наемник не стал его убивать, просто ударил плашмя мечом по голове. Пусть живет, может, после этого боя образумится и бросит военное ремесло. Хотя наверное вряд ли…

Сам Эвелир тоже не мог похвастаться своими годами, но опыта и знаний, приобретенных в боях, а также при помощи нескончаемых тренировок, было предостаточно.

Наемник оглянулся туда, где на расстояние тридцати саженей лежал поверженный всадник. Его конь склонил над своим хозяином морду, обнюхивая бездыханное тело, затем лизнул в лицо. Потом чуть приподнял голову, уши торчком, огляделся и снова лизнул убитого. Бедному коню было невдомек, что тот, кому он верно служил всю свою жизнь, уже никогда не поднимется, никогда не погладит его по холке, не даст вкусное лакомство…

Эвелир отвернулся и больше не поворачивался. Он пошел вперед, успевая при этом еще думать. "И все же, кто был этот всадник? Один из тех воинов, что несли штандарт? Непохоже. Они все были на рыжих конях, я это разглядел. Но тогда кто?"

Вопросы без ответов – так обычно и бывает на войне…

Наемник решил оглядеть добытый в бою кинжал. Клинок выдвинулся из позолоченных ножен (а может на самом деле из чистого золота?). Ножны очень красивые, украшенные узорами из рубинов и хризолитов в форме языков пламени; рукоять, отделанная великолепной кожей, невероятно удобно лежит в руке; лезвие темно-серого, почти черного цвета, тускло поблескивает.

Сам клинок был сделан не как нож, а как шестигранный наконечник копья – видно, что не столько для того, чтобы резать, как для пробивания брони. У самого основания были выведены три руны. Эвелир раньше видел такие. Он даже знал, какому народу они принадлежат, а, точнее, какой расе.

"Не может быть, – пронеслось в голове у Эвелира. – Это же гномья работа". Эвелир видел гномовскую сталь только один раз, когда отец принес из похода кольцо, на котором были изображены точно такие же символы. Тогда вся деревня сбежалась посмотреть на кольцо, все хватали, пробовали на зуб, а потом какому-то умнику пришла идея опробовать его перековать, чтобы проверить слухи о том, что гномье железо неподвластно огню. Слухи оказались правдой – из этой затеи ничего не вышло.

Раньше Эвелиру никогда не доводилось видеть гномье оружие, оно было настолько редко, что ценилось в разы дороже золота.

Примерно три столетия назад гномы выходили на поверхность и торговали с людьми, но и тогда их изделия ценились очень дорого. Они обладали высочайшей прочностью, не изнашивались, не ломались, их невозможно было переплавить в обычных условиях. Говорили, что гномы выплавляли их прямо в раскаленной лаве, что течет в самих недрах гор.

Сейчас же подгорные жители не появлялись на людях, правда, непонятно почему. Вроде случились раньше какие-то разногласия или еще что-то… Никто уже толком ничего и не помнил. Так что гномы сейчас были такой же диковинкой, как танцующие коровы или водоплавающие кошки…

Позволить себе иметь изделие гномьей работы мог какой-нибудь очень удачливый и богатый человек, либо граф, либо король или герцог… стоп! Так этот кинжал и принадлежит герцогу, и убил Эвелир никого иного, как самого герцога Растанского.

"Вот это да! – подумал Эвелир, и тот час в его голову холодной змеей закралась еще одна неприятная мысль. – Только как бы это не обернулось против меня…"

Дело было в том, что некоторые из войн в Серпане заканчивались с выдачей одной из сторон какого-либо человека, служившего козлом отпущения. Сваливали на беднягу все, какие только можно грехи, а потом прилюдно казнили. Эвелир опасался, что станет именно таким вот безвольным животным, которому даже нечего сказать в свое оправдание, поскольку никто не станет его слушать. К тому же тут действительно было что повесить на наемника.

Безусловно, такой поворот событий сложно себе представить на войне, но Серпа – это отдельный случай, и междоусобицы между Великими Герцогами – не столько войны, сколько демонстрация своей силы…

Значит, не нужно никому говорить об этом происшествии, иначе можно попасть в такую историю…

Со стороны казалось, что Эвелир полностью погружен в свои мысли (впрочем, почти так и было), но он замечал каждое мимолетное движение, что происходило вокруг, каждое дуновение ветерка. Но в данный момент такая чувствительность была не так уж нужна, наемник плелся в самом арьергарде наступающего войска, так что тут не было никого, кроме раненых таких же отставших воинов, как он.

Надо было нагонять.

И вот Эвелир снова был почти в самой гуще людей. Но почему-то никто никого не кромсал копьями, не рубил мечами, а воинов герцогства Растан вообще не было нигде видно. Все ходили с озабоченным видом и выкрикивали имена и еще какие-то слова. Схватка закончилась, так и не разгоревшись, подобно тому, как угасает костер

– Что такое? – спросил Эвелир на языке Серпана у первого попавшегося ратника, молодого мечника, что, как было видно по обмундированию, служил в постоянных войсках.

– Победа, – ответил он радостно, но как-то робко, словно сам не верил своим словам.

Впрочем, что победа догадаться Эвелиру было несложно, но вот почему так быстро?..

– Как так? – удивился наемник.

– Не знаю, – пожал плечами мечник. – Просто они протрубили сигнал и начали отступать, а приказа догонять не было.

"И правильно, что не было, – подумал Эвелир. – Тогда еще неизвестно, кто кого. Ведь силы почти равные. К тому же, может, это обычная ловушка, заманить подальше, окружить со всех сторон, а потом перебить. Хоть в таких случаях не трубят об отступлении, а просто быстро отступают, словно сломавшись, под натиском врагов, а потом… Хотя о чем это я?.."

– Спасибо тебе, друг, – Эвелир хлопнул воина по плечу и направился искать свою сотню.

Нашел он ее довольно быстро – по знамени. Сотник не досчитался сорока двух бойцов. Наверняка, не все из них убиты, некоторые ранены, и сейчас им оказывают помощь. Эвелир прошелся взад-вперед, выискивая взглядом своих друзей. Все, кроме одного, Ярка, с кем Эвелир делил пищу и кров в эти последние полтора месяца, были здесь. Еще двое были тут. Вчетвером они жили в одной палатки и за это время успели очень сильно привязаться друг к другу, став друг другу чуть ли не братьями.

Эвелир подошел к оставшимся почти невредимыми друзьям, что стояли и что-то обсуждали (как выяснилось обстоятельства окончания сражения и то, что случилось с Ярком). Эвелир не стал вступать в дискуссию, по поводу окончания этой битвы, а насчет пропавшего сказал, что того обязательно должны найти, не из таких он, чтобы просто так взять и умереть.

Воины не стали восстанавливать прежний строй, просто отошли каждый к штандарту своей сотни, чтобы особенно не мешать друг другу и направились назад, за укрепление. Почти все тихо переговаривались. На глазах у некоторых блестели слезы, тяжело было терять людей, которые за время войны стали такими же близкими, как и кровные родственники. Эвелиру и самому было ох как не по себе – он сильно беспокоился за судьбу друга. Ярк был, пожалуй ему ближе всех. Он тоже с Южного хребта, но только жил лиг на тридцать восточнее…

Воины пришли за укрепление. Второй волны нападения можно было не ожидать, однако на всякий случай выставили часовых.

До этого момента все события, что происходили во сне нисколько не отличались от тех, что были в действительности, но потом, видно, сознание Эвелира решило зло подшутить над ним.

Эвелир сидел в палатке, как тут в узкий проход протиснулись два человека (правда, было непонятно, как они стоят в полный рост в под потолком едва ли в сажень высотой) в плащах с широкими капюшонами, срывающими лица.

– Наемник Эвелир? – это был вопрос, содержавший, однако, большую часть утверждения.

Наемник кивнул.

– Тебя ожидает Его Светлость герцог Эбезинский.

"Неужели, они все узнали, – было первой мыслью, что проскочила в голове Эвелира. – Нет, не может такого быть".

Он вышел из палатки и отправился к шатру герцога, который располагался в самом центре лагеря. Двое его сопровождающих даже не держали наемника за руки, но у Эвелира создавалось такое впечатление, словно они ведут его, закованного в колодки.

Впереди показался высокий, в два человеч